Возвращение в Освенцим: как Израиль помнит о Холокосте

Людей, переживших Холокост, становится все меньше. Но для Израиля Холокост имеет особое значение. Может ли государство сделать так, чтобы следующие поколения знали и помнили, что произошло в Европе семь десятилетий назад?

Под темным небом Польши, таким же скучным и плоским, как свинцовый лист, вяло развевается флаг Израиля.

Освещение у ворот Освенцима тусклое, и синяя звезда Давида ясно выделяется на белоснежном фоне.

Несущие знамя израильские солдаты, конечно, находятся здесь не как туристы. Они входят в состав официальной военной делегации, приехавшей сюда, чтобы извлечь уроки из Холокоста, а также попытаться собрать фрагменты семейных историй. Семей, разрушенных войной и геноцидом.

Но делегация привлекает внимание туристов. Немцы, поляки и японцы снимают на свои мобильные телефоны, как израильтяне проходят строем рядом с железнодорожными путями, по которым нацисты отправили на смерть более миллиона евреев.

В какие-то моменты израильтяне и сами становятся похожими на туристов с фото- и кинокамерами и с гидами – но правительство посылает их сюда с определенной целью. Оно убеждено, что чем больше они будут знать о Холокосте, тем увереннее будут защищать страну.

За спинами израильских военных мрачно возвышается знакомое кирпичное здание с высокой аркой, под которой останавливались поезда, доезжая до конца путей.

Израильская делегация идет по дороге, которая была последней в жизни многих евреев.

"Непрожитые жизни"

Это то самое место, где эсэсовцы, бегло осмотрев заключенных, определяли, кто из них достаточно крепок и силен, чтобы попасть в деревянные бараки, где жили рабы.

Немцы приспособили к лагерным нуждам деревянную конюшню, срубленную для 50 лошадей. В ней жили 400 заключенных, скрючивавшихся на двухэтажных нарах, в холоде и на голодном пайке. Мало кто выживал в таких условиях дольше нескольких месяцев.

Остальных гнали к газовым камерам.

Это было убийство в промышленном масштабе – целые общины умирали через несколько часов после того, как сходили с поезда.

В поездке израильских солдат самый волнующий момент наступил, когда в одном из старых бараков они стали читать вслух имена членов своих семей, погибших в Холокосте.

Иногда о непрожитых жизнях почти ничего не известно – кроме имен.

Как объясняет Ишай Шекели – врач и артиллерист, офицер запаса – в некоторых семьях воспоминания передаются из поколения в поколение. Фотографии, книги и рисунки помогают представить истории погибших.

Здесь же чтение имен является единственным способом вырвать погибших из анонимности геноцида.

"Шесть миллионов – это такая огромная цифра. Вы растеряетесь, даже если попробуете подумать о тысяче убитых, – говорит Шекели. – Сила в именах, которых не так-то много осталось. Это единственное, чего мы можем коснуться, или понять, или представить, единственная связь, с которой мы можем начать выстраивать наше прошлое... И когда вы связываете одно имя с одним человеком, вам становится легче понять".

Обещание

После того как было прочитано последнее имя, мы вышли прогуляться между бараками с Йехиэлем Александром, которого в 1944 году доставили в Освенцим подростком.

Он выжил и после войны уехал в Израиль.

Это его 35-я поездка в Польшу с израильскими делегациями. Он читает лекции о жизни в концлагере и, когда может, отвечает на вопросы.

Первые девять или десять поездок очень сильно действовали на него, говорит Александр. Мгновенно переходя с иврита на польский, который он помнит еще с детства, он все же не в состоянии подобрать слова. Он описывает, как угнетали его эти посещения, подняв руку и подержав ее прямо перед собой, а потом вдруг дав ей безвольно упасть.

Но он все равно приезжает сюда. Он считает, что те, кто знает, каково было здесь, несут особую ответственность за тех, кто этого не знает.

Он вспоминает, как заговорил с группой израильских школьников об изгнании евреев из Испании в XV веке и как вдруг понял, что большинство из них ничего об этом не знает.

Что будет, спрашивает он, если Холокост тоже забудется через два или три поколения?

"В 1994 году я пообещал, что все это останется в памяти будущих поколений. Я подумал, что [если все пойдет без изменений], через два поколения никто даже не будет знать, что это место вообще существовало, - вспоминает он. - Мне стало легче, когда я начал передавать свои знания молодым. Возможно, они теперь останутся, и каждое последующее поколение будет передавать его своим детям".

Бассейн

Йехиэль приводит меня к открытому бассейну с глубокими цементными стенами недалеко от бараков. Такие пожарные бассейны строили, чтобы вода была под рукой в случае пожара.

Он рассказывает, что в один из августовских дней 1944 года ему вместе с группой других рабов приказали сделать цементные ступеньки, ведущие в бассейн. Видимо, эсэсовцы хотели купаться.

История кажется необычной и мрачной – и говорит о настроениях немецких офицеров, работавших в лагере в конце лета 1944 года.

Это, конечно, и высокомерно, и бесчеловечно – строить бассейн всего в нескольких сотнях метров от газовых камер и крематориев Холокоста.

Но интересно также, что немцы могли думать о строительстве бассейна в тот самый месяц, когда американцы освободили Париж, а русские начали наступление на Варшаву, находящуюся всего в нескольких сотнях километров к северу от Освенцима.

Немцы планировали осуществить Холокост под покровом жестокой военной оккупации в отдаленных частях Европы. Наверно, когда нацистские армии начали отступать, они должны были испугаться, что их преступления будут обнаружены и наказаны?

Это небольшая, но такая красноречивая историческая деталь. И мы узнали о ней, только потому что Йехиэль Александр был там.

В одном из бараков он долго что-то рассказывал молодым военным. Йехиэль хороший рассказчик. Непросто найти правильные оттенки речи, чтобы сделать ее убедительной, удержать аудиторию, но он создает своим рассказом луч света, освещающий темноту, в которой он жил.

Ответственность – слушать

Когда он закончил, я спросил капитана Яэль Села-Арбель, что она почувствовала, услышав историю Освенцима непосредственно от бывшего лагерника.

"Я много плакала", – ответила она. Для нее было важно просто быть там.

"Я думаю, это один из способов заявить, что даже после того, как все было сделано, чтобы стереть эту нацию с лица земли, она все равно живет. Это личная победа и национальная победа, наша страна, наши достижения. Это способ сказать: "Вы хотели стереть нас с лица земли, но мы здесь, мы сильны, мы умны и мы стали тем, чего ожидали от нас люди, которых вы убили".

Любой период истории можно изменить, когда никто не остался в живых и не помнит о случившемся.

Я помню, как еще в 1998 году писал статьи в связи с 80-летием окончания Первой мировой войны, когда еще можно было встретиться с теми, кто сражался в битве за Сомм или в Ютландии, и теми, кто выхаживал раненых.

Прошло всего пятнадцать лет, а их уже нет.

И, кто знает, может, лет через 15 не будет уже никого, кто пережил Холокост.

Йехиэль Александр говорит, что на переживших эти ужасы лежит особая ответственность. Они должны рассказывать о пережитом.

Встретив его, нужно помнить, что на нас лежит особая ответственность – слушать.

Наследие лагерей

Перед отъездом из Израиля в Польшу я попытался разобраться: какую роль играют выжившие в сохранении и передаче памяти о Холокосте.

Я провел некоторое время с Эшером Аудом, который живет в охраняемом квартале в центре Иерусалима.

Его жена Хая любит рисовать и обожает своих внуков. И эти две ее страсти заполняют картинами и фотографиями почти каждый квадратный сантиметр стен.

В глаза сразу бросается картина, которую Хая написала, чтобы отметить 70-летие мужа. Сцены из его жизни изображены яркими красками.

Еще одна, украшенная сердцами и кольцами картина была написана на годовщину свадьбы. Другая посвящена рождению их четырех детей.

И есть картина в честь посещения Освенцима Эшером Аудом.

Прямо над биографической картиной на стене старомодные часов с маятником, гирьками и пружинами, которые механически отбивают каждую минуту каждого дня.

И есть ночи, когда Ауд слышит, как отмеряется каждая из этих минут. И даже когда ему удается немного поспать, он знает, не проверяя, в котором часу он проснется.

Это наследие лагерей. Может быть, часть той сверхчеловеческой бдительности, которая помогала остаться в живых. Может быть, своего рода беспокойство, просочившееся в душу в годы террора, чтобы больше никогда не покидать ее. В любом случае, оно есть.

Холод тоже проник в его кости. Немцы, уходившие на запад от наступающих русских зимой 1944-45 годов, забрали выживших лагерников с собой.

Они, конечно, хотели, чтобы те не рассказали русским о том, что происходило в таких местах как Освенцим, но также собирались вернуть заключенных к работе в лагерях в глубине территории Германии.

Ауд вспоминает, как в какой-то момент упал в снег, одетый только в тонкую рубашку и брюки. Он знал, что умрет, если перестанет двигаться и сдастся парализующему холоду. Ауд помнит, как отчаянно извивался, чтобы его кожа не замерзла на скользкой земле. После возвращения в Польшу, он даже в августе кутается в теплую одежду, защищаясь от холода, который чувствует только он. Холод, как и беспокойство, проник в него, чтобы остаться навсегда.

Он часто ездит в Освенцим. Он один из группы выживших холокост, которые сопровождают израильские делегации: школьников, государственных служащих и солдат, каждый год посещающих лагеря смерти.

Как и многие выжившие, он чувствует свою ответственность за сохранение памяти о Холокосте.

С течением времени число этих людей неуклонно сокращается.

Из первых рук

Очень немногие помнят немецкое вторжение в Польшу в сентябре 1939 года. Ведь для того, чтобы его помнить – даже если вам было тогда 10 лет – сейчас вам должно быть почти 80.

В будущем вы все равно сможете прочесть о том, что произошло, когда немцы в сентябре 1939 года пришли в родную деревню Ауда Здуньска Воля, находящуюся в центральной Польше, – публичное повешение лидеров еврейской общины, избиения и систематическое разграбление еврейских домов.

Совершенно иное дело – услышать об этом из первых рук.

Ауд рассказывает об этом по-английски короткими емкими предложениями. Он то и дело останавливается, как бы подыскивая слова, чтобы его рассказ стал мне понятней. Мне, не пережившему того, что пережил он, и никогда не бывавшему там.

Но нет таких слов.

Какие слова смогут когда-нибудь описать последний день жизни его матери 74 лет назад?

Семью Эшера Ауда вывели в поле вместе с остальной частью еврейской общины деревни. Многие мужчины к тому моменту уже были убиты, в том числе отец Эшера.

Ауд, которому было всего 11 лет, смог доказать немцам, что достаточно силен, чтобы работать в строительной бригаде. Это спасло подростку жизнь.

Евреев Здуньской Воли выстроили в одну длинную колонну и приказали пройти мимо группы немецких солдат. Конечно, когда евреи шли, были случаи "обычной" жестокости – удары ногой, кулаком или прикладом. Но все это не было просто унижением.

Время от времени людей выдергивали из колонны и собирали в одном месте. Ауд оказался в этой группе. Его мать и младший брат прошли дальше. Больше он их не видел.

Ауда отобрали, чтобы послать в Освенцим.

Его мать и брат были направлены в Хелмно – лагерь, где нацисты проводили первые эксперименты в массовых убийствах евреев, признанных непригодными для работы.

Его голос, когда он рассказывает об этих событиях, не дрожит. Но его глаза смотрят в даль. Каждый раз, описывая тот день, он переживает его заново. Звуки и запахи поля становятся необычайно яркими.

Он понимает важность своего рассказа и воспринимает его как долг. Но ему не становится легче со временем.

"Великое молчание"

Для современного Израиля Холокост – это доказательство того, что еврейский народ может чувствовать себя в безопасности только в одном случае: если у него есть свое государство. Государство, которое должно быть сильным.

В Израиле отношение к пережившим Холокост особенное. Они были свидетелями того великого ужаса, который стал одним из событий, определяющих современную историю.

Но это не всегда было так. Я был удивлен, обнаружив, что, Эшер Ауд пришлось заплатить за визит к психотерапевту.

Но и врачи не очень помогают. Что может психотерапевт сказать человеку, видевшему такие ужасы? Интересно, однако, что правительство Израиля не чувствует себя обязанным платить за врачебную помощь.

Новое еврейское государство вобрало в себя выживших в лагерях, но этот процесс не всегда проходил легко и гладко.

Историк Том Сегев описывает трудности в своей книге "Седьмой миллион" - в частности, объясняя культурную и политическую пропасть между израильтянами, иммигрировавших в регион в результате личного политического выбора в 1930-х годах и тех, кто приехал после 1945 года, в период послевоенного хаоса.

Он объясняет это так.

"В первые годы после Второй мировой войны в Израиле очень мало говорили о Холокосте. По сути, это было табу. Родители не говорили об этом своим детям, а дети не смели спрашивать. Этот период я называю Великое молчание".

Отчасти необъятность Холокоста – массовость насилия и бесправия – сделала его непостижимым для тех, кто не пережил его.

Сегев утверждает, что первые сионисты, переехавшие на Ближний Восток, чтобы строить новое еврейское общество, не могли понять, почему европейские евреи не оказывали сопротивления нацистскому режиму.

Почему, если следовать словам историка, они "шли как овцы на бойню"?

Правда в том, что гитлеровская Германия смогла создать жестокий тоталитарный режим, при котором эффективное сопротивление было почти невозможным. Но и это трудно понять.

Политическая пропасть между выжившими и остальным израильским обществом имеет также и человеческое измерение.

Том Сегев объясняет это так: "Даже если оставить в стороне идеологию, как вы относитесь к человеку с синим номером на руке? Вы открываете дверь утром и встречаете соседа с синим номером на руке – что вы ему скажете? Как вы будете жить с таким человеком? Вы хотите, чтобы он рассказал, что было с ним?"

В послевоенный период слишком часто казалось, что люди не хотят слышать этих историй.

В книге "Седьмой миллион" рассказана история 81-го удара.

Молодой человек, выживший в Холокосте, пробрался в Израиль и описал случившееся с ним в концлагере, где комендант избил его до потери сознания, 80 раз ударив по голове и телу.

Оказалось, что его история вызвала сомнения, ему не поверили.

Говорили, что он не выжил бы, если бы его действительно так избили.

И этот скептицизм, это неверие стало 81-ым ударом.

Многое изменилось с тех пор. Национальный мемориальный центр Израиля Яд Вашем, близ Иерусалима, стал крупным исследовательским центром, а также мемориальным музеем, куда водят всех важных иностранных гостей.

Музей работает над улучшением исторического понимания случившегося во время Холокоста и улучшением способов его преподавания. И вместе с решением этих задач продолжается простая и печальная работа по пополнению списка погибших.

Глава Яд Вашем Авнер Шалев рассказал мне, что в послевоенные годы было опубликовано лишь несколько воспоминаний выживших в Холокосте. На сегодняшний день опубликовано более 11 тысяч воспоминаний – и более половины из них в XXI веке.

Отношение к пережившим Холокост начало меняться в 1962 году, когда израильские агенты обнаружили проживающего в Буэнос-Айресе Адольфа Эйхмана.

Эйхман был вкрадчивым бесцветным человеком, но он также был одним из архитекторов Холокоста. Израильтяне похитили его, доставили в Иерусалим и предали суду. В итоге его повесили как военного преступника.

Процесс по его делу ознаменовал своего рода национальный катарсис, и в печати стало появляться все больше рассказов о пережитых страданиях и варварстве.

Основатели государства Израиль упомянули Холокост в Декларации о независимости 1948 года, но именно благодаря суду над Эйхманом воспоминания о страданиях попали в центр национального внимания.

Отсюда и выросла идея о том, что не только Израиль должен быть сильным, но и евреи всего мира должны понять, что не могут зависеть от кого-либо, кто бы гарантировал их безопасность.

Даже в то время, которое Сегев назвал Великим молчанием, некоторые израильские семьи собирали свидетельства о судьбах своих погибших родственников.

Ужасная фотография

Несколько лет назад израильская газета "Едиот ахронот" опубликовала необыкновенную историю фотографии, которая висела на стене офиса Меира Дагана, ставшего впоследствии главой Моссада, внешней разведки Израиля.

Эта слегка потрепанная черно-белая фотография, на которой запечатлен пожилой еврей на коленях, в окружении немецких солдат. Это было в 1942 году в польском селе Луков.

Это дедушка Меира Дагана, которого убили вскоре после того, как был сделан снимок.

Фотография стала известна, когда отец Дагана вернулся в родную деревню после войны, чтобы попробовать найти выживших евреев.

Они попросили местного поляка сделать несколько фотографий. Закончив, тот передал им также и рулон проявленной пленки. Оказалось, что на первом кадре запечатлены немцы, окружающие беспомощного старика. Фотограф, видимо, принимал в свое время заказы и от нацистов.

Эта фотография ужасна, но исторически очень интересна.

Молодые немцы на ней не арийские супермены, а обычные солдаты-пехотинцы, призванные служить в Польше.

Солдаты на фотографии не выглядят как люди, застигнутые врасплох во время чего-то предосудительного. Они похожи на мужчин, позирующих для снимка, на который можно будет любоваться, поставив его на каминную полку.

Меир Даган стал одним из самых влиятельных людей в Израиле, но где бы он ни работал, фотография деда на коленях в окружении немцев всегда была на стене его кабинета.

"У нас, – говорит мне Даган, – нет выбора, кроме как полагаться на самих себя... и есть жесткий моральный урок из Холокоста, гласящий, что любой человек может стать убийцей. Убивали не фанатики, а те, кого можно было бы назвать нормальными людьми".

Меир Даган видит ясную связь между уязвимостью евреев в оккупированной немцами Польше в 1940-х годах и защитой современного израильского государства.

И в этом он не одинок. Когда нынешний премьер-министр Биньямин Нетаньяху говорит о решимости Израиля помешать Ирану получить ядерное оружие, он определяет это как недопущение второго Холокоста.

Когда израильская делегация к концу дня снова собирается в Освенциме, я замечаю еще одно историческое напоминание.

У них есть портативный флагшток, на котором они поднимают израильский флаг, а на самом верху флагштока – наклейка с символикой программы "Свидетели в униформе".

Это 184-я военная делегация, приехавшая в Освенцим. Если к этому числу добавить многие школьные поездки из Израиля, можно представить, что большая и постоянно растущая часть населения страны проделала это паломничество.

Возле символа воинской части помещена другая эмблема – такая же желтая звезда, какую в 1940-х заставляли евреев носить на одежде немецкие оккупанты. На ней – слово "Jude" ("еврей").

Из всех отголосков прошлого, виденных членами делегации, этот – один из самых острых.

Отцовский долг

За историей каждого выжившего в Холокосте – удача, чудо. Это заставляет задуматься над случайностью и хрупкостью нашей жизни.

Например, у тех, кого доставили в концлагеря в конце 1944 года, за несколько месяцев до освобождения Красной Армией, было гораздо больше шансов выжить, чем у семей, привезенных в 1942 году.

Реальная история Холокоста, конечно, – это история тех, кто не выжил.

Во время долгого переезда израильской делегации на автобусе из Варшавы в Освенцим, в городе Кельце я подсел к ее руководителю, бригадному генералу Ройи Элькабцу.

Элькабец страстно говорит о политических уроках таких посещений – Израиль должен быть сильным – и о морали, которую он сам извлекает из них – о необходимости еврейских семей инвестировать в своих детей и в будущее.

Его бабушка была из Кельце.

С наступлением темных времен в Европе в 1930-х годах она бежала во Францию, где и пережила отчаянную и опасную войну, что само по себе могло бы стать основой для увлекательного романа.

Никто из ее большой семьи, оставшейся в польских деревнях, не выжил.

Мы знаем наверняка только, что они сгорели в пламени Холокоста. Вероятно, их привезли в Освенцим, потому что это был самый близкий из лагерей.

Генерал Элькабец видит себя в качестве своеобразного моста между прошлым и будущим.

Его бабушка умерла в 1990-х годах, но успела передать ему свои знания об умерших родственниках. Он же, в свою очередь, будет учить своих детей.

Когда придет время, он привезет их в Польшу.

"Разумеется, я приеду с ними. Думаю, они ждут этого, – говорит он мне. – Думаю, очень важно, чтобы последующее поколение помнило о Холокосте и знало о его последствиях. Я буду передавать знания. Это мой отцовский долг".

И генерал Элькабец в этом не одинок.

В 2009 году израильский Институт демократии провел опрос среди израильских евреев, в ходе которого узнавал, согласны ли они с рядом общих положений о еврейском государстве.

Необходимость помнить о Холокосте была на первом месте с результатом 98%.

В семье генерала, по крайней мере, известно следующее звено в цепи. Он с гордостью рассказывает мне о том, что в рамках школьного проекта его сын решил ухаживать за одним из стариков, переживших Холокост.

Значит, он услышит рассказы о его ужасах из первых рук.

 

 

 

http://www.bbc.co.uk/russian/international/2013/07/130620_re...