ТАСС / Alexander Zemlianichenko / AP

Похоже, с памятником Дзержинскому на Лубянке у нас все всерьез и надолго. Ведь монументы — их установка, снос и вновь установка — это наиболее дешевый для политиков способ прославиться.

На данный момент решение предложено в виде электронного референдума в системе «Активный гражданин». Голосование будет проходить с 25 февраля по 5 марта: его участники будут выбирать из двух вариантов ответа о судьбе Лубянской площади Москвы: памятник Дзержинскому или памятник Александру Невскому?

Невероятно адекватная альтернатива, не правда ли? Ведь каждый из нас, как только видит Лубянку, — немедленно вспоминает Битву на Неве, Чудское озеро и так далее. Или нет?

Какая связь между Невским и Лубянкой, как она смогла извилисто уложиться в головах авторов референдума, мне решительно непонятно. Зато понятно другое.

Во-первых, этот голосование будут тянуть в сторону Александра Ярославича изо всех сил, своей суетой бередя память святого. А во-вторых, где-то там, за кулисами действа, уже потирает руки известный скульптор современности Салават Щербаков. Прикидывает размеры памятника и гонораров. А заодно, вполне возможно, ломает голову, как лучше вписать в композицию автомат Шмайссера или винтовку Маузера. А что такого? Всегда же до этого прокатывало, и ничего — не уволили, не прогнали, ни во что не плюнули.

Тем, кто запамятовал или счастливо не ведал, безжалостно напомню: Щербаков зачем-то засунул немецкий автомат STG-44 в памятник Калашникову, а винтовку Маузера — в скульптуру «Прощание славянки». На мой взгляд, подобные ляпы могут выйти только у человека, которому абсолютно наплевать на то, что он делает.

Федеральное агентство новостей / Герман Парло

Я хочу, чтобы вы, мои уважаемые сограждане, понимали: с точки зрения эстетики, вы выбираете не между Невским и Дзержинским. Вы выбираете между Вучетичем и Щербаковым.

Вообще, сам факт того, что мои сограждане будут что-то решать в этом вопросе, — нравится не всем. Скажем, горячо уважаемый мною (это не издевка) Егор Холмогоров опубликовал такое мнение:

«Я считаю, что ложной является сама идея какого-то онлайн-референдума. Очевидно, что это будет собачья свадьба, как выборы Байдена. Мы уже все это проходили, когда сотни тысяч анонимных граждан якобы кушать не могли, хотели оставить на карте имя кровавого цареубийцы Войкова. Я считаю, что решение о памятнике должно приниматься наверху и людьми, подумавшими над своим решением…»

Разделяя опасения Егора Станиславовича относительно несовершенства механизмов «Активного гражданина», не могу согласиться с ним в главном.

Да, существуют такие общественно важные вопросы, в которых прямая демократия неприемлема. Например, люди не могут решать на референдуме, какую именно форму автодорожной развязки лучше построить: они не эксперты в логистике, материаловедении, экологии. Они не могут решать, каким должно быть налогообложение: они не экономисты.

Вынесение таких вопросов на референдум означало бы смерть экспертизы и торжество популизма. Для таких решений и нужна представительная демократия, когда народ делегирует свой голос людям, задача которых — все понять, во все вникнуть и принять решение.

Федеральное агентство новостей (ФАН)

Но есть и прямо противоположные вопросы. В которых как раз никто не может и не должен решать за народ. Это вопросы национальной чести, истории, совести. Ни честь, ни совесть, ни представления о Добре и Зле нельзя делегировать. Это неотчуждаемые свойства человека.

Поэтому решать, кто же там будет стоять на площади: Невский или Дзержинский, — именно людям. Простым людям, а не мудрецам в высоких башнях. Только люди могут решить, кто для них герой, а кто — нет.

Я не против ни памятника Невскому, ни против памятника Ивану Третьему. Я горячо «за». Но я не хочу, чтобы их использовали «вместо». Как ширму, как затычку для зияющей пустоты. Это для них было бы унизительно.

Мы все знаем, что там должно находиться. Потому что мы все знаем нашу историю. Наше умение признавать памятники — это умение прежде всего признавать друг друга. Не желать друг другу исчезновения, смерти, люстраций и расстрелов. А уметь жить вместе.

Апелляцию же к тому, что «покойный не был нравственным человеком», а был жестоким революционером, я не могу принять как взрослую. У меня такое ощущение, что мы — охранители, лоялисты, консерваторы и пр. — зажрались только чуть менее, чем те «мамкины революционеры», которых мы упрекаем в зажратости. Мы привыкли к тому, что революция — это всего лишь фронда, что революционер — это капризный инфантильный потребитель, а революционная жестокость — это проявление личного желания эту жесткость творить.

Федеральное агентство новостей / Сергей Захарченко

Мы забыли, что такое настоящая революция. Память отшибло. Мы забыли, кто и как этих революционеров воспитывал.

Мы забыли, почему Владимир Ульянов стал Лениным. Забыли про Ленский расстрел.

Мы забыли про Кровавое воскресенье.

Мы забыли про рейд Семеновского полка по железной дороге.

Мы забыли расстрелы и виселицы. А имели ли мы на это право? На это комфортное забвение и чистоплюйское осуждение?

Помните, как заканчивается «Трудно быть богом» Стругацких? Там говорится о боге, который стал обычным человеком, потому что наконец повзрослел? «Видно было, где он шел».

Не надо закрывать глаза на себя. Не надо прятаться. Не надо делать вид, что это не мы, — это жалко и стыдно. Нужно видеть, где мы шли. Для этого нам и нужны памятники.

И только нам решать, какие из них подходят для этого лучше всего.

Автор: Роман Носиков

Источник